6 октября 2010 года исполняется 50 лет со дня преставления первого архиерея новоименованной кафедры Харьковской и Богодуховской, выдающегося архипастыря первых послевоенных десятилетий, митрополита Стефана (Проценко).

История становиться ближе и понятнее, когда изучаешь ее не по сухим страницам фактов и учебников, а по конкретным судьбам людским. Время неумолимо убегает от нас и уже 1900-е стали сегодня давно ушедшим прошлым веком. Для молодого поколения это время уже ровняется чуть ли не со средними веками и представляет для них далекие древние миры. А для людей постарше это детство, юность и незабываемые воспоминания. Владимир Павлович Золотарев (ныне — старший научный сотрудник музея природы) — свидетель многих важных, судьбоносных и незабываемых событий того бурного, нелегкого и жестокого времени, когда закрывались церкви, взрывались храмы и соборы, истреблялись православные пастыри и монашествующие и вытравливалась в сознании нации святая православная вера. Но вера жила несмотря ни на что!
В 50-е годы Владимир Павлович выполнял в Благовещенском соборе пономарские обязанности и с удовольствием поделился своими воспоминаниями о приснопамятном Владыке Стефане.

Владыка был очень простой и доборый
(Из воспоминаний
Владимира Павловича)
— Владыку я очень хорошо знал и помню его даже внешне, поскольку в то время я был вхож в алтарь, хотя у меня были парализованы руки и ноги, но даже в таком состоянии я находился в алтаре во время службы, читал записки и сейчас в памяти встают моменты служения Владыки Стефана.
По характеру Владыка был очень простой и добрый. И, несмотря на высокий сан в нем всегда была простота и подход к каждому человеку. Владыка жил в здании нынешней Духовной Семинарии. В этом же здании был военкомат, а далее по коридору были покои Владыки Стефана. По своей простоте Владыка мог из своих покоев пройтись пешком до собора на службу. Помню, у него был мальчик-келейник, у которого были покручены ручки и ножки, и он часто сопровождал Владыку на службу. И так было трепетно смотреть, как медленно идет через мост Владыка, а рядом его келейник-калека и даже порой было непонятно кто кого сопровождает, вот так они друг другу помогали идти. Во Владыке скромность необычайная была.
Что касается его внешности, то больше всего мне запомнились его руки. У него были очень нежные руки и плавные, мягкие движения. Я до сих пор помню и даже воочию представляю, как Владыка омывает руки, как он вынимает частицы, какие у него плавные движения как у хирурга.
Разговор у него был неторопливый, даже замедленный, каждое слово ясное, он мог даже остановиться на полуслове, подумать, а потом продолжить свою речь. А вот это явление замечал не только я: когда во время проповеди становилось шумно, Владыка начинал говорить еще тише, и тогда водворялась тишина. Говорил Владыка на русском, но немного проскальзывал у него украинский акцент. Но если он разговаривал в простой беседе с обычными людьми, то говорил на привычном для него, да и для нас, нашем слобожанском говоре.
Любил Владыка всякие украшения в храме, радовался приумножению благолепия. Но тогда ведь купить украшения для храма было тяжело, да и не было этого вообще. И вот помню, как в алтаре появилась вручную сделанная ветка винограда, а потом вторая и так со временем в алтаре многое было украшено этим самодельным виноградом и даже его место на кафедре. А какой был чудесный дьякон при нем! Волосы у него были рыжие, прямо красные, длинные, пышные, а голос какой был! Он мог голосом так звучно взять, что лопались стекла.
Вера должна быть действенной.
В проповедях Владыки было заметно, что он особо скорбел о тогдашнем положении Церкви и верующих. И всегда настаивал на том, что нужно молитвенным образом выходить из этого положения. Однажды он говорил, что к нему в очередной раз власти принесли бумаги о том, что в одном из храмов прихожане подписали документы об отказе от храма и хотят сделать в нем клуб. Владыка особо подчеркивал, что если бы люди не отказывались, то таких массовых закрытий храмов не было бы. Он всегда умел донести до паствы, что не стоит «кивать» только на государство, если и сами виноваты, когда отрекаются от храма. Эти слова Владыка произносил очень часто как заключение проповеди, особенно в дни праздников.  Он очень умел празднование памяти определенного святого связать со злободневными моментами жизни. И настаивал на том, что вера должна быть действенной, что нужно делать шаги, делать попытки, говорил «а вы съездите, поговорите там с людьми, расскажите, что вы нуждаетесь в храме».

«Немногословный свидетель»
Знаю по рассказам, что Владыка отбывал ссылку где-то на Дальнем Востоке, но сам он никогда об этом не рассказывал, за исключением нескольких упоминаний. Но помню, как-то Владыка сидя помазывал народ во время вечернего богослужения и к нему подошел человек в нищенском рваном, грязном одеянии, и когда подошла его очередь помазываться, он произнес свое имя. Владыка схватил его в охапку, стал обнимать, целовать со слезами на глазах и мы все были в недоумении. А я был молодой, любопытный и мне очень хотелось знать кто же этот человек. Спустя несколько дней этот человек снова зашел в собор, и мы спросили его кто он. Оказалось, что он вместе с Владыкой отбывал срок в ссылке. Он совсем оказался немногословным, да и видно было, что тяжело ему об этом говорить, но один случай он рассказал. Их на поезде везли на Дальний Восток. Условия были зверские, многие умирали прямо в вагонах, их по несколько дней не выносили из вагонов и по пути много раз состав останавливался на много часов, а то и дней, вынужденный пропускать по одноколейке все остальные поезда. И вот в какой-то момент прямо посреди тайги поезд остановился и всех людей ногами, пинками стали выгонять или даже выбрасывать из вагонов. Многие разбегались от поезда, углублялись в лес, и как оказалось, что именно эти люди и спаслись, а остальных просто расстреляли тут же возле состава. Владыка и сам несколько раз упоминал, что он был в ссылке, но никогда об этом подробно не рассказывал.

Кончина владыки и не состоявшиеся похороны
С годами Владыка сильно пополнел до тучности, тем более, что Владыка ростом был невысоким и эта болезненная тучность сильно мешала Владыке. Ведь у него была водянка. В последнее время, когда болезнь сильно прогрессировала, Владыка стал совсем отечный, сильно отекло даже лицо, разговор стал низкий, грудной. Ему даже разговаривать было тяжело. Он останавливался на полуслове, отдыхал и снова говорил. Руку поднять было трудно, она была тяжелой, отечной и в последнее время, когда он сидя помазывал, часто Владыка правую руку поддерживал левой. А когда проходила проскомидия, то вначале он плечом облокачивался, затем ему подавали стул, и он сидя производил все действия. А со временем он уже не ходил даже, его переносили с места на место на стуле и силы терял день ото дня. И когда вечером по городу пронесся слух о кончине Владыки, то и вечером и утром следующего дня и еще несколько последующих дней многие сотни верующих собирались вокруг Собора и ждали, чтобы подойти с последним целованием к телу Владыки. Но милиция грубо разгоняла всех, особенно в день похорон с раннего утра милиция была вокруг собора и отгоняла всех, оттесняла. Это невозможно передать словами, это нужно увидеть, чтобы понять настроение тогдашних верующих, когда масса людей, несмотря на официальную «отмену» веры и запрещение всяческих ее проявлений, собралась у Собора и покорно отходила в глубокие переулки и за реку, все же надеясь на возможность прощания со своим архипастырем. Помню, в тот день погода была не совсем холодная, такая приятная осенняя солнечная погода. Собравшихся людей прогоняли в переулки, отгоняли к реке и за реку от собора, а люди все собирались. Среди верующих в полголоса проносились догадки, где будут хоронить Владыку. Многие знали наверняка, что хоронить будут на Лысой Горе. И когда должны были привезти тело Владыки, то милиция вышла из ограды собора, закрыли двери храма, затем закрыли и ограду, тогда оградка была не такая, как сейчас, а низкая. Но когда на автобусе «полуторке» синего цвета подвезли тело митрополита Стефана, то даже речи не было о том, чтобы завезти его в Собор! Автобус на большой скорости промчался мимо собора и поехал. И все собравшиеся, кто на трамвае, а кто мог позволить себе нанять такси, все кинулись на Лысую Гору на кладбище. Мы тоже взяли такси и помчались на кладбище, но когда мы подъехали, то тело уже закапывали. Это было сделано специально так быстро, чтобы люди не успели добраться до кладбища и не допустить прощания с покойным архипастырем.
Но это, все даже сейчас, для меня является трепетным доказательством того, что вера в людях живет всегда, несмотря ни на какие гонения и запреты, эти люди, тысячи людей, гонимых по разным переулкам и подворотням – живые огоньки, живые светильники веры. Вот как они верно и стойко шли за своим архипастырем и стояли за веру!
Русь, святая, храни веру православную, в ней же тебе утверждение!